Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]
— Ты всегда был моим верным оруженосцем, Пауль, — продолжал Арно. — И всегда приходил на помощь, когда я попадал в переплет. Не оставь меня и на этот раз. Разумеется, я позабочусь, чтобы тебе там жилось по-царски, а жалованье ты определишь себе сам. Единственная твоя обязанность — поддерживать какой ни на есть порядок в усадьбе, ухаживать за лошадью — других домашних животных там нет — и охранять дом от случайных воришек-гастролеров. Жители Хейланда или Лиллесанна никогда не осмелятся зайти в тот дом.
— Хорошо, согласен.
— Прекрасно. Значит, договорились.
— И когда же я вступаю в новую должность?
— Можешь поехать вместе со мной завтра утром. Между прочим, Карстен Ярн живет сейчас в Хейланде, так что от одиночества ты страдать не будешь. Моника, не составишь ли ты нам компанию?
— С удовольствием. Горю желанием увидеть дом, которому создали такую рекламу. Ты гарантируешь, что ужасы нам будут обеспечены?
— Даю слово.
— Как интересно! Значит, выезжаем втроем завтра утром первым же поездом! Я еду домой собирать вещи.
Когда наш автобус приехал в Лиллесанн, наступал мягкий августовский вечер. На остановке нас встретили Людвигсен, бывший управляющий, и экономка Мария. Людвигсен был невысокий, с острой мышиной мордочкой, такие, как он, избегают смотреть людям в глаза, особенно столичным жителям. Ссутулившийся, подавленный, он после коротких приветствий подхватил наши чемоданы и пошел по дороге. Мария была типичной старой девой, она не вышла замуж по той простой причине, что красота не входила в перечень ее достоинств. Лицо Марии напоминало деформированную брюкву, подобные забавные брюквы осенью часто приносят в редакции газет. Но в остальном она производила впечатление доброго и преданного человека. Когда я пожал ей руку, она от смущения сделала книксен.
— Отнесите чемоданы в отель «Виктория», Людвигсен, — попросил Арне. — После такой долгой поездки хочется выпить пива.
Лиллесанн понравился мне с первого взгляда. Это был один из тех очаровательных крошечных городков, которых так много на южном побережье Норвегии. Белые, желтые, голубые игрушечные домики с цветочными горшками на окнах, улицы, мощенные брусчаткой, похожие на стиральные доски, пучки травы между камнями, старые пожелтевшие вывески, выведенные затейливыми буквами: «Миккель Сёренсен, сапожник». И над всем этим витал ни с чем не сравнимый запах дерева, пропитанного олифой, запахом соленой морской воды, вяленой рыбы и свежих раков. Главная улица крутыми зигзагами вела к центру — городской площади, посреди которой высился похожий на собор газетный киоск, несомненно являющийся гордостью и главной достопримечательностью города. «Бог ты мой, как забавно, наверное, пожить здесь некоторое время, — подумал я. — Разыграть из себя важную персону и ввязаться в полемику о путях культуры, которую ведут между собой две единственные местные газеты. Только ведь все это надоест очень быстро. В этих идиллических городках начинаешь волком выть от скуки, если задержишься в них дольше, чем следует».
Здесь же на площади стоял самый большой городской отель «Виктория», в котором могло разместиться сразу довольно много приезжих. Это был большой, желтый, деревянный дом. Мы расположились на веранде и заказали пиво. Мадам Бальдевинсен, хозяйка, пышная и спелая, как рожь в августе, тут же принесла нам на подносе целую батарею бутылок. Я залпом выпил стакан и откинулся в плетеном кресле, изнемогая от наслаждения. Арне повернулся к Людвигсену, который сидел пристыженный и унылый и все время нервно поправлял галстук.
— Ну, а теперь, Людвигсен, выкладывайте. Что заставило вас отказаться от места? Что вас так напугало?
Я видел, как тяжело бедняге Людвигсену отвечать на этот вопрос — мужчины не любят показывать свой страх. Он судорожно глотнул пару раз и начал говорить, сначала запинаясь, потом все увереннее.
— Черт знает что происходит в этом доме. Я человек не суеверный и бабью болтовню не слушаю. Но в этом доме точно поселился нечистый. Он мне всю душу вымотал. Не могу я больше там жить.
Я и раньше подмечал, будто со стенами там не все ладно. Никак и вы кое-что заметили. Но то, что я увидел… мне за всю жизнь такого видеть не доводилось!
Так вот, стало быть, дело было вчера. Часов в одиннадцать или около того я возился возле дома с крыжовником, нынче он у нас сильно пострадал от грибка. И глянул случайно на то окно в Желтой комнате, ну вы знаете. И вижу: два желтых глаза горят, как сера в аду. Сперва я решил, что это сам сатана глазищами своими меня вроде как фотографирует, а потом смотрю: да это кот! Здоровенный, черный, настоящее чудовище…
— Так, значит, и вы тоже?.. — вырвалось у Арне.
Он посмотрел на Людвигсена, словно тот сам был привидением.
— То-то и оно, — продолжал Людвигсен. — Ну, думаю, раз уж это чудище как-то попало в дом, я буду не я, если его оттуда не выгоню. Вошел в дом, поднялся по лестнице и открыл дверь в Желтую комнату, а там и в помине нет никакого кота. Дверь и окна были закрыты. Небось, думаю, ошибся я, может, я его в другом окне видел, в соседнем. Пошел в соседнюю комнату, но и там никакого кота. Весь дом обыскал, а кота так и не нашел. Я вообще-то не робкого десятка, но в доме с чертовщиной жить не хочу. Уж вы не серчайте на меня…
Незатейливый рассказ Людвигсена внушал доверие, он произвел на меня куда более сильное впечатление, чем рассказ Арне. По части фантазии Людвигсену было далеко до Арне. Мы беседовали еще полчаса. Уломать Людвигсена нам так и не удалось, а вот Мария, отчасти благодаря дипломатии Моники, в очередной раз согласилась не бросать свое место в Каперской усадьбе. Наконец мы встали и направились к пристани.
Лодка Арне была уже готова, новенькая желтая шлюпка с подвесным мотором.
— Садитесь! — пригласил Арне. — Отправляемся на поиски приключений!
Взревел мотор.
— Как думаешь, что нас там ждет? — спросил я у Моники. — Чем можно удивить людей, привыкших к электрическому свету, холодильникам и психоанализу?
Она улыбнулась:
— Я чувствую, что нас ждет что-то необыкновенное. Возможно, мы и сами будем тому не рады.
Глава третья ЧЕЛОВЕК В БРЕЗЕНТОВОЙ РОБЕ
Вскоре веселые домики Лиллесанна и его миниатюрная гавань остались далеко позади, наша моторка шла между голыми скалами, торчавшими из моря, и уютными островками, где белые рыбацкие домишки и красные лодочные сараи теснились по берегам небольших заливов. На островах паслись овцы. Неожиданно из пролива вынырнула шхуна с парусом цвета оберточной бумаги, палуба была завалена сетями и ящиками для рыбы. Свежий ветер гнал на высокие полированные берега крутые волны, над подводными скалами взмывали в воздух фонтаны белой пены.
Пройдя час среди шхер, мы увидели высокую длинную гряду, силуэт которой четко вырисовывался на фоне неба, различили голые горные пустоши. Трудно было себе представить, что в тех местах мог оказаться такой большой остров, должно быть, это была часть материка, полуостров, далеко уходящий в море.
— Хейланд! — объявил Арне. — Люди живут по другую сторону. Там есть небольшой поселок, отдельные усадьбы лежат среди пустошей.
Он взял курс на полуостров, и моторка пошла вдоль сурового, негостеприимного берега. Мы устали после долгой поездки, в особенности Моника. Я промок насквозь, потому что Арне неудачно повернул лодку и меня захлестнуло волной. Единственное, о чем я мечтал, — поскорей расположиться у пылающего камина с бокалом чего-нибудь согревающего и крепкого. Но берег и ближайшие к нему шхеры не сулили ни уютного камина, ни глубоких кресел, ни покрытых пылью бутылок.
Я уже хотел спросить Арне, не спутал ли он дорогу, как вдруг глазам нашим открылось поразительное зрелище. Крутой, неприступный берег уступил место небольшой равнине, лежавшей в глубине залива. И там, метрах в двухстах от берега, стоял длинный дом старинной архитектуры. В доме было два этажа и чердак, но из-за своей длины и окружавших его пустошей дом казался низким, он словно пригнулся, пытаясь укрыться от моря. Когда-то он был белый, но краска давно облупилась. Вечернее солнце отражалось в одинаковых черных окнах. То ли сад, то ли палисадник прилегал к дому.
— Каперская усадьба! — Арне обвел рукой свои владения жестом бывалого экскурсовода.
Меня охватило почти благоговейное чувство, пока мы шли от причала к ампирному порталу с массивными дверями. Арне вставил в замок большой ключ, двери распахнулись, и мы оказались в прихожей, из которой вела лестница на второй этаж. Мне показалось, что я перенесся в прошлый век. Ампирная мебель, выделка и узор портьер, картины и гравюры, модели кораблей, подвешенные к потолочным балкам — все это принадлежало к эпохе наполеоновских войн. Короче говоря, окажись здесь репортер из журнала «Наша усадьба», он бы начал лихорадочно устанавливать свой фотоаппарат.
